Двадцать лет спустя. Часть 1 - Страница 11

— И он один совершил этот подвиг?

— Нет, монсеньер, с ним были трое друзей — три храбреца, помогавших ему, три храбреца именно таких, каких вы разыскиваете…

— И эти люди были тесно связаны между собой, говорите вы?

— Связаны так, словно эти четыре человека составляли одного, словно их четыре сердца бились в одной груди. Зато чего только не натворили они вчетвером!

— Мой дорогой господин де Рошфор, вы до крайности раздразнили мое любопытство. Неужели вы не можете рассказать мне эту историю?

— Нет, но я могу рассказать вам сказку, чудесную сказку, монсеньер.

— О, расскажите же, господин де Рошфор. Я ужасно люблю сказки.

— Вы этого хотите, монсеньер, — сказал Рошфор, стараясь прочесть истинные намерения на этом хитром, лукавом лице.

— Да.

— В таком случае извольте. Жила была королева, могущественная королева владеющая одним из величайших в мире государств. Один великий министр хотел ей сделать очень много зла, потому что прежде слишком желал ей добра. Не трудитесь, монсеньер, вы все равно не угадаете имен. Все это происходило задолго до того, как вы явились в государство, где царствовала эта королева. И вот является ко двору посланник, такой красивый, богатый, изящный, что все женщины сходили по нем с ума, и даже сама королева имела неосторожность подарить ему, — без сомнения, на память о том, как он исполнял свои дипломатические поручения, — такое замечательное украшение, которое ничем нельзя было заменить. Так как оно было подарено ей королем, то министр внушил последнему, чтобы он приказал королеве явиться на ближайший бал в этом украшении. Ну, монсеньер, министр, конечно, знал из достоверных источников, что украшение было у посланника, а сам посланник уехал уже далеко-далеко за синие моря. Великая королева была на краю гибели, как последняя из своих подданных. Она должна была пасть с высоты своего величия.

— Еще бы! — сказал Мазарини.

— Так вот, монсеньер, четыре человека решили спасти ее. Эти четыре человека не были ни принцы, ни герцоги, ни люди влиятельные, ни даже богачи: это были четыре солдата, у которых не было ничего, кроме храбрейшего сердца, сильной руки и длинной шпаги. Они отправились в путь. Министр знал об их отъезде и расставил повсюду людей, чтобы помешать им достигнуть цели. Трое из них были выведены из строя врагами, гораздо более многочисленными, чем они; но один добрался до порта, убил или ранил пытавшихся его задержать, переплыл море и привез королеве украшение, которое она в назначенный день могла приколоть к своему плечу. Это чуть не погубило министра. Что вы скажете об этом подвиге, монсеньер?

— Великолепно! — проговорил Мазарини задумчиво.

— Я знаю за ним еще десяток таких дел.

Мазарини не отвечал: он размышлял. Прошло несколько минут.

— У вас ко мне нет больше вопросов, монсеньер, — спросил Рошфор.

— Так д’Артаньян был одним из этих четырех людей, говорите вы?

— Он — то и вел все дело.

— А кто были другие?

— Монсеньер, позвольте мне предоставить д’Артаньяну самому назвать их вам. Это были его друзья, а не мои; он один только был связан с ними, а я даже не знаю их настоящих имен.

— Вы мне не доверяете, дорогой господин де Рошфор. Ну, все равно, я буду откровенен до конца: мне нужны они, нужен он, нужны все.

— Начинайте с меня, монсеньер, раз вы послали за мной и я здесь, а потом уж вы займетесь ими. Не удивляйтесь моему любопытству. Проведя пять лет в тюрьме, станешь беспокоиться, куда тебя пошлют.

— Вы будете моим доверенным лицом, дорогой господин де Рошфор. Вы поедете в Венсен, где заключен герцог Бофор, и будете стеречь его, не спуская глаз. Как! Вы, кажется, недовольны?

— Вы предлагаете мне невозможное, — ответил разочарованный Рошфор, повесив голову.

— Как — невозможное? Почему же это невозможно?

— Потому, что герцог Бофор мой друг; или, вернее, я один из его друзей; разве вы забыли, монсеньер, что он ручался за меня королеве?

— Герцог Бофор стал с тех пор врагом государства.

— Я это допускаю, монсеньер; но так как я не король, не королева и не министр, то мне он не враг, и я не могу принять ваше предложение.

— Так вот что вы называете преданностью! Поздравляю вас. Ваша преданность к немногому вас обязывает, господин Рошфор.

— И затем, монсеньер, вы сами понимаете, что выйти из Бастилии для того, чтобы перебраться в Венсен, значит, только переменить одну тюрьму на другую.

— Скажите сразу, что вы принадлежите к партии Бофора, — это будет, по крайней мере, откровенно с вашей стороны.

— Монсеньер, я так долго сидел взаперти, что теперь хочу примкнуть только к одной партии, к партии свежего воздуха. Пошлите меня с поручением куда хотите, назначьте мне какое угодно дело, но в чистом поле, если возможно.

— Мой милый господин де Рошфор, — сказал насмешливо Мазарини, — вы увлекаетесь в своем усердии. Вы все еще воображаете себя молодым, благо сердце ваше еще молодо; но сил у вас не хватит. Поверьте мне: все, что вам теперь нужно, это отдых. Эй, кто-нибудь!

— Итак, вы ничего не решили насчет меня, монсеньер?

— Напротив, я уже решил.

Вошел Бернуин.

— Позовите стражника, — сказал он, — и будьте подле меня, — прибавил он шепотом.

Вошел стражник. Мазарини написал несколько слов и отдал записку, потом, кивнув головой, сказал:

— Прощайте, господин де Рошфор.

Рошфор почтительно поклонился.

— Кажется, монсеньер, — сказал он, — меня опять отвезут в Бастилию?

— Вы очень догадливы.

— Я возвращаюсь туда, монсеньер, но, повторяю, вы делаете большую ошибку, не воспользовавшись мной.